Неточные совпадения
Не к добру повела корысть козака: отскочила могучая
голова, и упал обезглавленный
труп, далеко вокруг оросивши землю.
Ее тоже отделывали заново; в ней были работники; это его как будто поразило. Ему представлялось почему-то, что он все встретит точно так же, как оставил тогда, даже, может быть,
трупы на тех же местах на полу. А теперь:
голые стены, никакой мебели; странно как-то! Он прошел к окну и сел на подоконник.
Соня упала на ее
труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув
головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
В сад сошли сверху два черных толстяка, соединенные телом Лютова, один зажал под мышкой у себя ноги его, другой вцепился в плечи
трупа, а
голова его, неестественно свернутая набок, качалась, кланялась.
Клим пораженно провожал глазами одну из телег. На нее был погружен лишний человек, он лежал сверх
трупов, аккуратно положенных вдоль телеги, его небрежно взвалили вкось, почти поперек их, и он высунул из-под брезента
голые, разномерные руки; одна была коротенькая, торчала деревянно и растопырив пальцы звездой, а другая — длинная, очевидно, сломана в локтевом сгибе; свесившись с телеги, она свободно качалась, и кисть ее, на которой не хватало двух пальцев, была похожа на клешню рака.
—
Трупов — сотни. Некоторые лежат, как распятые, на земле. А у одной женщины
голова затоптана в ямку.
Первый
труп в посконной рубахе и портках был большого роста человек с маленькой острой бородкой и с бритой половиной
головы.
Сделалось смятение. Люди бросились в комнату старого барина. Он лежал в креслах, на которые перенес его Владимир; правая рука его висела до полу,
голова опущена была на грудь, не было уж и признака жизни в сем теле, еще не охладелом, но уже обезображенном кончиною. Егоровна взвыла, слуги окружили
труп, оставленный на их попечение, вымыли его, одели в мундир, сшитый еще в 1797 году, и положили на тот самый стол, за которым столько лет они служили своему господину.
В городе же остался
труп: с столба сорвался рабочий, попал подбородком на крюк, и ему разрезало
голову…
Он, кряхтя, но все-таки с легкостью, удивительною для его возраста, поднял
труп Женьки за ноги и взвалил его на спину
головой вниз, точно это была мясная туша или мешок с картофелем.
При первом свидании с бабушкой, когда я увидал ее худое, морщинистое лицо и потухшие глаза, чувство подобострастного уважения и страха, которые я к ней испытывал, заменились состраданием; а когда она, припав лицом к
голове Любочки, зарыдала так, как будто перед ее глазами был
труп ее любимой дочери, даже чувством любви заменилось во мне сострадание.
— А я его не узнал было, старика-то, — говорит солдат на уборке тел, за плечи поднимая перебитый в груди
труп с огромной раздувшейся
головой, почернелым глянцовитым лицом и вывернутыми зрачками, — под спину берись, Морозка, а то, как бы не перервался. Ишь, дух скверный!»
Голова его покоилась очень низко, точно нарочно ему,
трупу, которому все равно, подсунули маленькую мягкую подушку.
Рассвело. Синие, потные лица, глаза умирающие, открытые рты ловят воздух, вдали гул, а около нас ни звука. Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный старик уже давно не дышал: он задохся молча, умер без звука, и похолодевший
труп его колыхался с нами. Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить
головы.
На коленях перед
трупом, прижавшись
головой к остывшему маленькому телу, неутешно рыдала мать маленького Васи.
Ров, этот ужасный ров, эти страшные волчьи ямы полны
трупами. Здесь главное место гибели. Многие из людей задохлись, еще стоя в толпе, и упали уже мертвыми под ноги бежавших сзади, другие погибли еще с признаками жизни под ногами сотен людей, погибли раздавленными; были такие, которых душили в драке, около будочек, из-за узелков и кружек. Лежали передо мной женщины с вырванными косами, со скальпированной
головой.
Нашли офицера с простреленной
головой. Тут же валялся револьвер казенного образца. Медицинский персонал ходил по полю и подавал помощь тем, у кого были признаки жизни. Их развозили по больницам, а
трупы на Ваганьково и на другие кладбища.
Запнувшись о
труп, он упал через
труп на Петра Степановича и уже так крепко обхватил его в своих объятиях, прижимаясь к его груди своею
головой, что ни Петр Степанович, ни Толкаченко, ни Липутин в первое мгновение почти ничего не могли сделать.
Толкаченко и Петр Степанович подняли фонари, подхватили
труп под
голову; Липутин и Виргинский взялись за ноги и понесли.
Помимо отталкивающего впечатления всякого
трупа, Петр Григорьич, в то же утро положенный лакеями на стол в огромном танцевальном зале и уже одетый в свой павловский мундир, лосиные штаны и вычищенные ботфорты, представлял что-то необыкновенно мрачное и устрашающее: огромные ступни его ног, начавшие окостеневать, перпендикулярно торчали; лицо Петра Григорьича не похудело, но только почернело еще более и исказилось; из скривленного и немного открытого в одной стороне рта сочилась белая пена; подстриженные усы и короткие волосы на
голове ощетинились; закрытые глаза ввалились; обе руки, сжатые в кулаки, как бы говорили, что последнее земное чувство Крапчика было гнев!
Окровавленный
труп его упал на помост, а отлетевшая
голова подкатилась, звеня серьгами, под ноги царскому коню, который откачнулся, фыркая и косясь на нее испуганным оком. Басманов последнею наглостью избавился от ожидавших его мучений.
Один опричник, уже занесший саблю на князя, упал с раздробленною
головой, а над
трупом его явился Ванюха Перстень, махая окровавленным чеканом.
Помню, эти слова меня точно пронзили… И для чего он их проговорил и как пришли они ему в
голову? Но вот
труп стали поднимать, подняли вместе с койкой; солома захрустела, кандалы звонко, среди всеобщей тишины, брякнули об пол… Их подобрали. Тело понесли. Вдруг все громко заговорили. Слышно было, как унтер-офицер, уже в коридоре, посылал кого-то за кузнецом. Следовало расковать мертвеца…
Он прошел мимо
трупа, лежавшего на спине, и только одним глазом видел какое-то странное положение восковой руки и темно-красное пятно на
голове и не стал рассматривать.
Я подошел к
трупу, обойдя его издали, чтобы не ступить в кровь, подтекшую к порогу из простреленной
головы Геза.
У
трупа отрезали руки и ноги, палачи разнесли их по четырем углам эшафота,
голову показали уже потом и воткнули на высокий кол.
Но однажды, в глухом углу, около городской стеньг, она увидала другую женщину: стоя на коленях около
трупа, неподвижная, точно кусок земли, она молилась, подняв скорбное лицо к звездам, а на стене, над
головой ее, тихо переговаривались сторожевые и скрежетало оружие, задевая камни зубцов.
Он шёл задумчиво, наклонив
голову, печальный и одинокий, среди каких-то развалин, всюду у ног его валялись
трупы людей, оружие, а на заднем плане картины поднимался чёрный дым — что-то горело.
Когда он воротился, то увидел, что
труп хозяина накрыт с
головой одеялом, а Раиса осталась, как была, полуодетой, с
голыми плечами; это тронуло его. Они, не торопясь, прибрали комнату, и Евсей чувствовал, что молчаливая возня ночью, в тесной комнате, крепко связывает его с женщиной, знающей страх. Он старался держаться ближе к ней, избегая смотреть на
труп хозяина.
И мы шествуем в таком порядке: впереди идет Николай с препаратами или с атласами, за ним я, а за мною, скромно поникнув
головою, шагает ломовой конь; или же, если нужно, впереди на носилках несут
труп, за
трупом идет Николай и т. д. При моем появлении студенты встают, потом садятся, и шум моря внезапно стихает. Наступает штиль.
Петр казнил их и главных их сообщников над гробом Ивана Михайловича Милославского, вырытого из земли; поставил на Красной площади каменный столб с железными спицами, на которых воткнуты были
головы казненных, тогда как вокруг разложены были
трупы их в продолжение нескольких месяцев; разослал в заточение по дальним городам родственников их, и через две недели все-таки отправился за границу.
— Сейчас помрет, — как бы угадав мою мысль, шепнул фельдшер. Он покосился на простыню, но, видимо, раздумал: жаль было кровавить простыню. Однако через несколько секунд ее пришлось прикрыть. Она лежала, как
труп, но она не умерла. В
голове моей вдруг стало светло, как под стеклянным потолком нашего далекого анатомического театра.
Иван Платоныч нагнулся к
трупу и, взяв фуражку, лежавшую около
головы, прочел на козырьке: «Иван Журенко, третьей роты».
Но Кувалда молчал. Он стоял между двух полицейских, страшный и прямой, и смотрел, как учителя взваливали на телегу. Человек, державший
труп под мышки, был низенького роста и не мог положить
головы учителя в тот момент, когда ноги его уже были брошены в телегу. С минуту учитель был в такой позе, точно он хотел кинуться с телеги вниз
головой и спрятаться в земле от всех этих злых и глупых людей, не дававших ему покоя.
Гарвей подошел к
трупу, обнажив
голову, и тотчас руки всех поднялись к
головам, предоставляя солнцу накаливать затылки и шеи, цвета обожженного кирпича.
Он кивнул
головою на
труп.
Чеглов. Ничего ты с ней не сделаешь. Только перешагнув через мой
труп, ты разве можешь что-нибудь сделать. Я вот, Калистрат, тебе поручаю и прошу тебя: сделай ты для меня это одолжение — день и ночь следи, чтоб волоса с
головы ее не пало. Лучше что хотите надо мной делайте, чем над нею… Она дороже мне жизни моей, так вы и знайте, так и знайте!.. (Уходит.)
Дорога вилась между мелкою, частою порослью. Направо и налево подымались холмы. Чем далее, тем выше становились деревья. Тайга густела. Она стояла безмолвная и полная тайны.
Голые деревья лиственниц были опушены серебряным инеем. Мягкий свет сполоха, продираясь сквозь их вершины, ходил по ней, кое-где открывая то снежную полянку, то лежащие
трупы разбитых лесных гигантов, запушенных снегом… Мгновение — и все опять тонуло во мраке, полном молчания и тайны.
Составляется короткий протокол в казенных словах, и к нему прилагается оставленное самоубийцей письмо… Двое дворников и городовой несут
труп вниз по лестнице. Арсений светит, высоко подняв лампу над
головой. Анна Фридриховна, надзиратель и поручик смотрят сверху из окна в коридоре. Несущие на повороте разладились в движениях, застряли между стеной и перилами, и тот, который поддерживал сзади
голову, опускает руки.
Голова резко стукается об одну ступеньку, о другую, о третью.
О. Игнатий, поводя кругом расширившимися глазами, точно перед ним встал страшный призрак изуродованного
трупа, медленно приподнялся с колен и неверным движением поднес к
голове руку с растопыренными и напряженно выпрямленными пальцами. Отступив к двери, о. Игнатий отрывисто шепнул...
Действительно, некоторые из товарищей довольно долго не могли привыкнуть к виду анатомического театра, наполненного ободранными
трупами с мутными глазами, оскаленными зубами и скрюченными пальцами; одному товарищу пришлось даже перейти из-за этого на другой факультет: он стал страдать галлюцинациями, и ему казалось по ночам, что из всех углов комнаты к нему ползут окровавленные руки, ноги и
головы.
Однажды летом я был на вскрытии девочки, умершей от крупозного воспаления легких. Большинство товарищей разъехалось на каникулы, присутствовали только ординатор и я. Служитель огромного роста, с черной бородой, вскрыл
труп и вынул органы. Умершая лежала с запрокинутою назад
головою, широко зияя окровавленною грудобрюшною полостью; на белом мраморе стола, в лужах алой крови, темнели внутренности. Прозектор разрезывал на деревянной дощечке правое легкое.
К довершению картины
труп имел правый глаз остолбенелый, с открытыми веками, а левый — прищуренный, точно подсматривающий и подкарауливающий; язык был прикушен, темя
головы совершенно плоско: оно раздроблено, и с него, из-под седых, сукровицей, мозгом и грязью смоченных волос, на самые глаза надулся багровый кровяной подтек.
Осмотр тела убитого Бодростина давал повод к весьма странным заключениям: на
трупе не было никаких синяков и других знаков насилия, но
голова вся была расколона.
Вот и храм: небольшая сельская церковь переполнилась людьми и воздух в ней, несмотря на довольно высокий купол, стал нестерпимо густ; солнце било во все окна и играло на хрусталях горящего паникадила, становилось не только тепло, но даже жарко и душно,
головы начинали болеть от смешанного запаха
трупа, ладана, лаптя, суконной онучи и квашеной овчины.
Стало быть само собою следовал вывод, что причиной смерти был тяжелый удар по
голове, но, кроме его, на левом боку
трупа была узкая и глубокая трехгранная рана, проникавшая прямо в сердце.
На миг все заволокло туманом в глазах Иоле… В этом тумане он только смутно различил перебитые свои батарейные орудия;
трупы погибшей на своем посту орудийной прислуги и две еще целые и невредимые пушки, оставшиеся чудом неиспорченными под огнем неприятельских орудий. Быстрая мысль вихрем осенила молодую
голову Иоле.
Они были страшны, так как каждый из них мог стать
трупом, и у всех у них были безумные
головы.
Правда,
трупов стало как будто больше. Мы внимательно искали причину и увидели: рядом с одним мертвецом, где раньше было свободное место, вдруг появился
труп: по-видимому, их выбрасывала земля. И все свободные промежутки быстро заполнялись, и скоро вся земля просветлела от бледно-розовых тел, лежавших рядами,
голыми ступнями к нам. И в комнате посветлело бледно-розовым мертвым светом.
Мы подошли к окну. От самой стены дома до карниза начиналось ровное огненно-красное небо, без туч, без звезд, без солнца, и уходило за горизонт. А внизу под ним лежало такое же ровное темно-красное поле, и было покрыто оно
трупами. Все
трупы были
голы и ногами обращены к нам, так что мы видели только ступни ног и треугольники подбородков. И было тихо, — очевидно, все умерли, и на бесконечном поле не было забытых.